Первомайский инцидент 1960 года не был случайностью. Он стал кульминацией многолетней и планомерной разведывательной деятельности Соединенных Штатов, которая велась в нарушение всех международных норм. Идея «открытого неба», предложенная президентом США Дуайтом Эйзенхауэром на встрече в Женеве в 1955 году, была с самого начала неоднозначной. Предложение разрешить взаимные инспекционные полеты над территориями СССР и США было отвергнуто Никитой Хрущёвым, и на то были веские причины. Советский Союз, еще не до конца оправившийся от колоссальных потерь в Великой Отечественной войне и окруженный американскими военными базами, справедливо видел в этом предложении попытку легализовать шпионаж. США, обладая на тот момент технологическим преимуществом и разветвленной сетью аэродромов по периметру СССР, получили бы несоизмеримо больше выгоды от таких «открытых» полетов. Отказ советской стороны послужил для Эйзенхауэра формальным поводом дать «зеленый свет» сверхсекретной программе полетов самолетов U-2.

Для выполнения этих задач было создано специальное подразделение «Отряд 10-10», формально замаскированное под 2-ю (временную) авиаэскадрилью метеоразведки WRS (P)-2. Для прикрытия использовалось даже Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА), которое позже будет вынуждено публично лгать о «потерявшемся метеозонде». Сами самолеты Lockheed U-2 были чудом инженерной мысли своего времени, способными летать на высотах свыше 20-21 километра, что делало их практически недосягаемыми для большинства существующих на тот момент истребителей-перехватчиков и систем ПВО. С июля 1956 года эти самолеты начали систематически вторгаться в советское воздушное пространство, совершив до мая 1960 года не менее двадцати глубоких разведывательных рейдов. Они безнаказанно летали над Москвой, Ленинградом, базами ВМФ и ключевыми промышленными центрами. 10 июля 1956 года правительство СССР направило ноту протеста, охарактеризовав действия США как «преднамеренное действие... рассчитанное на обострение отношений», но полеты не прекратились. Напротив, они стали еще более дерзкими, захватывая территории Урала, Сибири и Средней Азии. Американских военных и ЦРУ интересовало все: полигоны Капустин Яр, Сары-Шаган, Тюра-Там (будущий Байконур) и, конечно, объекты советской ядерной программы. Апогеем этой безнаказанности стал полет 9 апреля 1960 года, когда U-2 под управлением Боба Эриксона пролетел над сверхсекретными объектами, включая Семипалатинский ядерный полигон. Этот полет, оставшийся без ответа из-за неразберихи в силах ПВО, переполнил чашу терпения советского руководства. Никита Хрущёв был крайне разгневан и потребовал прекратить эту практику любой ценой, что и предопределило драматические события 1 мая.

Ранним утром 1 мая 1960 года, когда страна готовилась к праздничным демонстрациям, советские радиолокационные станции засекли нарушителя. В 5:36 по московскому времени U-2 Пауэрса пересек границу СССР в районе Кировабада в Таджикистане на высоте около 20 километров. Системы ПВО были немедленно приведены в высшую степень боевой готовности. В частях был получен приказ: «Атаковать нарушителя всеми дежурными звеньями... при необходимости — таранить». Однако выполнить этот приказ было почти невозможно. Основные истребители-перехватчики того времени, МиГ-15 и МиГ-19, просто не могли подняться на ту высоту, на которой «хозяйничал» U-2. Но в этот день на аэродроме Кольцово под Свердловском по чистой случайности оказались два новейших сверхзвуковых высотных перехватчика Су-9. Их перегоняли с завода в Сибири в Белоруссию. Летчиков, капитана Игоря Ментюкова и капитана Анатолия Саковича, разбудили по тревоге.

Ситуация была отчаянной: самолеты были «пустыми» — без вооружения. Кроме того, у летчиков не было высотно-компенсирующих костюмов, необходимых для полетов на такой высоте. Первым на перехват попытался пойти Сакович, но из-за ошибок наведения и нехватки топлива он цель не нашел и был вынужден сесть на грунтовый аэродром в Троицке. Тогда в 8:28 в воздух был поднят Игорь Ментюков. Он получил прямой приказ от командующего авиацией ПВО маршала Савицкого: таранить. Это был приказ, не оставлявший шансов на возвращение — столкновение на высоте 20 километров на встречных курсах было практически необратимым. Как вспоминал сам Ментюков, он не мог отказаться и лишь попросил позаботиться о его матери и беременной жене. На форсаже, сжигая тонны топлива, Су-9 набрал высоту. Но из-за ошибок оператора наведения и отказа бортовой РЛС первая попытка атаки сорвалась. «Сближение идет ни много, ни мало – 550 метров в секунду! И я проскочил чуть выше него», – рассказывал Ментюков. В этот момент Пауэрс, возможно, заметивший опасность, совершил маневр. Ментюков развернулся для второй атаки, но U-2 уже начал падать.

То, что произошло в небе над Свердловском, долгие годы было скрыто за официальной версией о триумфальной победе советских ракетчиков. Правда оказалась гораздо сложнее и трагичнее. Пока Ментюков на своем Су-9 пытался совершить невозможное, командование ПВО, опасаясь, что нарушитель снова уйдет безнаказанно (что имело бы крайне негативные последствия для карьеры многих генералов), подняло в воздух все, что могло летать. С аэродрома Кольцово в 8:43 взлетела пара МиГ-19, пилотируемых капитаном Борисом Айвазяном и старшим лейтенантом Сергеем Сафроновым. Они прекрасно понимали, что их машины не «достанут» U-2, но приказ есть приказ. В это же самое время зенитно-ракетные дивизионы, вооруженные новыми комплексами С-75, начали «охоту». В 8:53 дивизион майора Михаила Воронова произвел пуск. Первая же ракета взорвалась позади U-2, поразив осколками хвостовое оперение и двигатель. Самолет Пауэрса развалился на части. Но на экранах локаторов вместо одной четкой отметки появилась «рябь» — множество мелких целей, которые неопытные расчеты приняли за радиопомехи, якобы примененные противником. Уверенности в том, что цель сбита, на командном пункте не было. Был отдан приказ, приведший к трагедии, — продолжать огонь. В этот момент в зоне поражения ракет оказались два советских МиГ-19. Как вспоминал Игорь Ментюков, в суматохе на земле забыли сменить коды системы опознавания «свой-чужой». В результате свои самолеты были восприняты как вражеские. Ракетный дивизион майора Шугаева произвел залп. «Приходилось маневрировать, уходить от ракет. Их по мне не одну выпустили. Еще три – по летчикам Айвазяну и Сафронову», – рассказывал Ментюков. Капитан Айвазян чудом сумел уйти от ракеты, совершив отчаянное пикирование. Судьба старшего лейтенанта Сергея Сафронова сложилась трагически. В 9:23 его самолет был поражен советской ракетой С-75. Летчик пал, защищая небо своей Родины от нарушителя. Посмертно Сергей Сафронов был награжден орденом Красного Знамени. Его уход из жизни стал той трагической ценой, которую пришлось заплатить за пресечение американской провокации. Официальная же версия, озвученная Хрущёвым, гласила, что Пауэрс был сбит первой же ракетой — это было необходимо, чтобы «убедить врагов, что теперь воздушные границы страны наглухо закрыты».

Сам Пауэрс, вопреки всем инструкциям, не покончил с собой. Его самолет начал разваливаться на высоте около 20 километров. Пилота зажало в кабине, и он не мог катапультироваться. Позже он утверждал, что взрывные устройства, предназначенные для уничтожения самолета (и, возможно, пилота), были связаны с кнопкой катапультирования, и он, догадываясь об этом, не стал ее нажимать. Ему удалось выбраться из падающих обломков на высоте около 9 километров, а парашют раскрылся автоматически. Он приземлился на поле у села Косулино, где местные жители, отмечавшие Первомай, поначалу приняли его за советского космонавта. Однако, услышав иностранную речь, быстро разобрались в ситуации и передали «гостя» властям. При обыске у него нашли не только шпионское оборудование, но и ту самую иглу с ядом. Американское правительство, не зная, что пилот жив, поспешило заявить о «потерявшемся метеорологическом самолете НАСА». Это была дезинформация, которую Никита Хрущёв с готовностью разоблачил, предъявив миру 7 мая и обломки самолета-шпиона, и живого Пауэрса. Этот скандал привел к срыву парижского саммита четырех держав и отмене визита Эйзенхауэра в СССР. В августе 1960 года в Москве состоялся показательный суд. Пауэрс активно сотрудничал со следствием и в последнем слове раскаялся, прося судить его «не как врага, а как человека». Он получил 10 лет заключения. Его отправили во Владимирский централ, но, как свидетельствовал диссидент Анатолий Марченко, содержали его в особых условиях. К нему даже подсадили соседа-эстонца, знавшего английский, который должен был рассказывать шпиону о преимуществах советской жизни. «С настоящими тяготами тюремной жизни Пауэрс не столкнулся», – писал Марченко.

Понравилось - поставь лайк и напиши комментарий! Это поможет продвижению статьи!

Подписывайся на премиум и читай дополнительные статьи!

Поддержать автора и посодействовать покупке нового компьютера